Как играть в свадьбу куклами
Куклы в обрядах русской свадьбы
Нет, я не о той свадьбе — с самой дорогой машиной, с одетой по последней моде невестой, с бессмысленным застольем, с подвыпившими друзьями и родственниками, которые не знают, как вести себя и что говорить… Что остается от такой свадьбы, кроме профессионально красивых фотографий?
До конца ли понимаем мы, насколько это важный день в нашей жизни и что каждое действие, совершенное в этот день может влиять на дальнейшую судьбу новой семьи!? И те незаслуженно забытые или перепутанные обряды, которые если и совершаются, то уже без всякого понимания их значения., были полны глубокого смысла… С древности и по недавнее время этим обрядам придавали огромное значение. Ведь свадьба — это некое пограничное состояние для двух молодых людей, которые переходят в новый статус: из юноши и девушки они превращаются в мужчину и женщину, в единое целое, в семью. Да и люди, видимо, не предполагали в будущем разлучаться друг с другом по своей воле, а поэтому направляли все свои усилия на то, чтобы их будущая совместная жизнь была счастливой.
По традиционным русским обычаям — это действо со множеством обрядов, оберегающих молодую пару. Само слово обряд, обряжать означает — соблюдать порядок, приводить что-либо в должный вид. Именно поэтому невесту обряжали, а свадьбу играли и у каждого были свои роли в этом действии, продолжавшимся до нескольких дней.
В свадебных обрядах самым главным считалась инициация новобрачных, а празднества и гулянья были лишь вторичны. Особенно важна эта инициация была для девушки. Ведь мужчина к моменту свадьбы уже проходил свои инициации и был принят в общине как взрослый мужчина, а для женщины день свадьбы и был этим переходом во взрослую жизнь. Большая роль в проведении свадебных обрядов отводилась обережным куклам, которые изготавливались специально к этому дню. Куклы делались на все случаи жизни и праздники, но свадебных насчитывается гораздо больше, что тоже говорит о необыкновенной значимости этого события. Зачем и кем делались такие куклы, постараюсь рассказать. Рассказать то немногое, что сама по крупицам собрала из разных источников, осмыслила и в который раз восхитилась знаниями наших предков.
У каждой из кукол, участвующих в свадебных обрядах было свое особое предназначение.
Незадолго до свадьбы, подруги невесты готовили обрядовую свадебную куклу — ПАРОЧКА, которая чудесна по своему содержанию. Жених и невеста, будущие муж и жена опоясаны одним поясом — нитью жизни. Кукла должна была отвлечь от молодых людей любой негатив и защитить будущих супругов. При изготовлении такой куклы девушками читались определенные заговоры на счастливую супружескую жизнь. Считалось, что чем искреннее пожелания, тем быстрее сами подружки невесты выйдут замуж и их семейная жизнь будет счастливой.
ЗОЛЬНАЯ кукла, которая делалась матерью невесты из золы, передавалась по женской линии, становясь оберегом женщины и имела глубокий смысл — это древний символ продолжения рода, посредник между живущими на земле и царством мёртвых. Зольная кукла — как бы дух предков, обращённый к потомкам. Кукла, изготовленная из золы своего домашнего очага, имела ритуальное, магическое значение. Являясь частицей родового зольника, она несла в себе идею сохранения рода, умножения потомства. Вручая ее жениху и невесте, родственники приговаривали: «Чтобы дети у вас были хорошие да много». Молодожены с благодарностью принимали священный подарок, бережно хранили его до тех времен, когда у них нарождались и подрастали дети, начинали играть с зольной куклой. Взрослея, они постигали магический смысл простой игрушки, осознавали свою связь с окружающим миром. В Сибири изготавливали особые свадебные куклы. Их шила мать невесты. Во время свадебной церемонии она отрывала от подола большой куклы двух маленьких куколок и передавала их молодожёнам с пожеланием благополучия и чадородия молодой семье. Большая кукла оставалась в её доме. Эта кукла была еще и призвана облегчить матери расставание с дочерью, помогала отпустить ее в новую жизнь. Дочь уходила из своей семьи в семью жениха, то есть как бы умирала в своем роду, чтобы родиться вновь уже в роду мужа.
И действительно, девушка, становившаяся невестой (переставшая быть Вестой), считалась покойницей, существом, находящимся между миром живых и миром мертвых, до тех пор, пока она не становилась женой. Считалось, что только умершие предки способны дать необходимые знания для взросления, и чтобы получить эти знания, необходимо на время уйти в их царство. Об этом говорят обрядовые песни — плачи, которые были как свадебные, так и похоронные, но и в том и в другом случае оплакиваемый совершал переход в иной мир. Одежда соответствовала этому образу — белая (траурная) рубаха с длинными, закрывающими кисти рук, рукавами и традиционное покрывало (саван), превратившееся в современную фату, должно было скрыть взгляд невесты. Кстати, баня для невесты перед свадьбой — не что иное как омовение перед похоронами. Тогда же, на девичнике, подруги расплетали невесте косу, делили волосы на две части, разделяя женскую силу на себя и на будущее потомство. Расставаясь с девичьей красотой, невеста дарила подругам ленту, которую носила в косе.
На девичнике подруги дарили невесте ДЕСЯТИРУЧКУ, а во время свадьбы невесте клали на колени куклу ЗАКРУТКУ. Эта кукла была связана с зарождением, ростом, преумножением. Термины «окручаться», «вертаться», «кручёнка» означают любовную связь. Эти слова связаны с сотворением мира («вить», «вихрь»), с рождением ребёнка («повивальная бабка»).
Жених, будучи человеком взрослым (иначе он не имел право заводить семью), считался принадлежащим к миру живых, а потому его задачей было отправиться в мир мертвых, найти там свою невесту и вернуть ее в мир живых. Подруги невесты не пускали жениха в дом, заявляя, что там лежит мертвец, и чтобы попасть туда, надо правильно назвать все входы и выходы, чтобы они открылись. Этот ритуал превратился, как мы знаем, в требование денежного выкупа. Одинаково одетые подруги требовали у жениха, чтобы тот угадал свою невесту. Жених тоже являлся в дом невесты не один, с ним был дружка, помощник. Он помогал искать невесту. Через плечо у него был повязано вышитое полотенце, символ пути в иной мир (на рушниках опускали гроб в могилу), сейчас превратившееся в синтетическую ленту на плече свидетеля. Полотенцем называли полотнище домотканого холста, концы которого украшали вышитыми или ткаными узорами, в отличии от полотенец, имеющих только бытовое назначение, (их называли утиральниками и они имели скромную вышивку). Для свадебного обряда готовились нарядные полотенца, а особым, расшитым орнаментом полотенцем, жених обвязывал невесте правую руку, за которую выводил ее из родительского дома, им же связывали руки жениха и невесты во время венчания
Когда жених забирал невесту из ее дома, она брала с собой веник — оберег от нечистой силы, которая могла бы удерживать ее от возвращения в мир живых. По дороге весь свадебный поезд заезжал на кладбище, чтобы духи предков не были в обиде, что у них забирают принадлежавшее им совсем недавно. Под дугой лошади, везущей новобрачных, красовались куклы НЕРАЗЛУЧНИКИ. Эти куколки делались матерью жениха или старшей женщиной, имеющей счастливую семью. У кукол, изображающих жениха и невесту — общие руки — символ единой судьбы. Где она располагалась над кроватью и оставалась там красоваться всю жизнь, оберегая семейную пару от несчастий и разлук, от непонимания и ссор. Когда рождался первенец, между куклами подвешивали еще одну маленькую куколку. Отголосок этого обряда виден в традиции советского времени — привязывать куклу на капот свадебной машины. Правда и кукла была совсем не та и зачем это надо, тоже никто уже не знал. Теперь, как и сотни лет назад, можно сделать кукол своими руками и подарить от чистого сердца с пожеланием никогда не разлучаться.
После обряда венчания устраивался свадебный пир, на котором молодым не полагалось есть и веселиться. Только на следующее утро молодые, отведав курицы и каравая, присоединялись к гостям. Свадебный каравай — традиционное и обязательное украшение праздничного стола. И здесь использовались обрядовые куколки: в пирог вставлялась рябиновая рогатина, на которой с одной стороны располагалась фигурка жениха, с другой — невеста. Рогатина с куклами обозначала Мировое древо. Рождение новой семьи уподоблялось рождению Мирового дерева жизни, ветвями которого и становились два рода, молодая пара. Куски пирога раздавались родне жениха и невесты, в чём виделось единение породнившихся семей, а середину пирога отдавали молодым. Подруги зорко следили за тем, чтобы ритуальные фигурки на рогатине не отвернулись друг от друга. Кукла МИРОВОЕ ДРЕВО изготавливалась без сшивания иглой, «чтобы счастье не зашить». После праздника куклы занимали почетное место в доме рядом с другими, хранимыми в семье куклами.
На второй день молодая надевала женскую праздничную одежду (красную поневу, белую рубаху с красной вышивкой, головной убор). Перед гостями являлся заново рожденный человек. Девушка, ставшая женой, меняла не только фамилию, но и имя, в буквальном смысле становясь другим человеком.
Костюм новобрачной. Начало XX в. Воронежская губерния.
Маковский. Русская невеста.
В наше время свадебные обряды окончательно забываются или трансформируются. Конечно, это во многом зависит от образа жизни людей, да и от целей проведения этого действия. Но… еще ездят новобрачные к Вечному огню, еще существует обряд выкупа невесты, еще надевают некоторые невесты длинную, закрывающую лицо, фату, украшают свадебные машины лентами и куклами, а значит, можно вспомнить и переосмыслить эти обряды, понять их древний глубокий смысл, понять важность этого события и влияния его на будущую жизнь семьи. И куклы обязательно в этом помогут!
Игровые формы свадьбы в системе традиционных «переходных» обрядов — «Светославъ»
Свадьба — прекрасный пример сочетания семейного, интимного, личного и общественного начала. В этой традиционной церемонии личность проходит горнило испытаний, проверку на зрелость и на соответствие общественным идеалам и ценностям. И вместе с тем ни в каком ином случае не оказываются столь важными личные качества главных героев. Их добродетели, остроумие и ум, прилежание и, наконец, ловкость, сила, напор — все подвергается испытанию, все ставится на кон. Различные формы таких испытаний описаны, например, Д. Фрезером в «Золотой ветви», В.Я. Проппом в «Исторических корнях русской волшебной сказки». Многочисленные свидетельства об этом можно обнаружить в эпосе и сказочном фольклоре. Среди испытаний, которым подвергаются жених, герой, претендующий на руку и сердце царской дочери, — поиск и игра в прятки, отгадывание загадок, рассказывание историй и сказок, чтобы рассмешить царевну Несмеяну, борьба с разного рода чудовищами и, наконец, скачки и бег наперегонки, стрельба в цель, бросание предметов на дальность, то есть чисто игровые формы ритуально-обрядовых соревнований. [1]
Игровые формы свадьбы были известны практически всем возрастным группам, причем не только у русских или славян, но и у других народов Европы. Это и игры с куклами, и ролевые игрымаленьких детей и подростков, и календарные молодежные обходы «свадьбой», и посиделочные игры «в свадьбу» или «в женитьбу», и имитации свадьбы в календарных обычаях и обрядах (во время первого выгона скота, при дожинках, молотьбе и т.п.). При сравнении подобных обрядовых имитаций свадьбы с обрядовой и игровой лексикой (например, названия завершающего свадьбу обычая «овин тушить» с календарным обычаем «женитьба или свадьба овина») можно обнаружить, что наряду с похоронами свадьба, функционируя в рамках более общей категории «жизнь — смерть» («рождение — смерть»), представляет собой один из ключевых терминов традиционной культуры, позволяющих в сжатой, афористической форме охарактеризовать наиболее важные ритуальные и жизненные ситуации, связанные с переходом из одного состояния (возраста, социального статуса, сезона, цикла) в другое. [2]
Игровая составляющая этих обрядов придает им существенный колорит, ведь игра и соревнование изначально связаны с бросанием жребия, слепой игрой случая, и вместе с тем выдвигают на первый план личные качества главных участников и героев. Эти две линии, определяющие всю драматургию позднейших свадебных обрядов, хорошо просматриваются в многочисленных святочных играх под названием «женитьба», «свадьбу играть», «в жены». Иногда определяющими в них являются элементы случайности, скажем, в том случае, когда выбор «жениха» или «невесты», то есть партнера по игре, совершался по жребию. Например, девушки, участвующие в игре, брались за соломинки с одного конца слегка скрученного пучка соломы, а парни — с другого, и те, кто ухватился за одну соломинку, составляли пары на весь вечер. Столь же случайным и анонимным был выбор девушками ряженых парней, поскольку выбирающим не было известно, кто скрывается под той или иной личиной. Более поздние варианты такого способа выбора пары — игры типа «солдатский или некрутский набор», имеющие явно посвятительную символику: «некрутов» — девушек или детей — нередко предварительно испытывали или тренировали (например, учили «маршировать строем», «отдавать честь» и т.п.).
Не менее широко были распространены и игры с гласным, «прилюдным» выбором партнера типа «на мосту гореть», «столбушка» или «в соседи», при которых испытывалось умение открыто выражать свои симпатии, что оказывало немалое влияние на процесс складывания устойчивых пар.
Большинство этих игр завершалось «венчанием» или «женитьбой», т.е. поцелуями. Впрочем, если подобная символика и не присутствовала явно, ее можно усмотреть в некоторых игровых действиях и трактовать величание и припевание как «сватовство»; выбор пары, сопровождающийся гулянием («проходкой») парочки по хороводу или кругу либо пляской в кругу, — как «венчание» и «свадебный пир»; завершающий игру поцелуй как «первую брачную ночь».
Интересно, что в некоторых играх поцелуй может рассматриваться как своеобразное игровое наказание. По-видимому, это можно сравнить с остаточными формами свадьбы или «женитьбы», сохранившимися в наказаниях некоторых детских игр, например, в виде загадывания имен или кличек на пальцах или пуговицах, до сих пор бытующего под названием «женитьба» во многочисленных разновидностях народной игры «в выклики» (современные назва- ния«хали-хало», «в подкидного», «в имена»).
В традиционном детском и подростковом фольклоре существовали, кроме того, разнообразные ролевые игры «в женитьбу» или «в свадьбу», на которых нам хотелось бы остановиться более подробно. К сожалению, этот разряд развлечений очень плохо описан в специальной литературе. Пожалуй, единственной отечественной работой, включающей достаточно подробное описание детской ролевой игры такого рода с куклами, является статья И.М. Левиной «Кукольные игры в свадьбу и метище». [3] Судя по этой статье, а также по наблюдениям (к сожалению, гораздо более лаконичным) других авторов и материалам наших собственных исследований, детские игры «в свадьбу» могут довольно точно копировать многие особенности свадебного обряда, характерного для данной местности. Детализованность и пространность игры, по-видимому, во многом зависят от степени сохранности и разветвлен-ности реального свадебного обряда, бытовавшего на момент записи игры. Так, в пинежских деревнях, в которых сделала свои записи И.М. Левина, в 20-е годы свадебный обряд имел еще очень высокую степень сохранности, поэтому в детской игре тщательно имитировались даже такие сложные для воспроизведения его компоненты, как причеты невесты.
Впрочем, такая детализация соблюдалась довольно редко. Игра, как известно, имеет свои предпочтения: в ней выживает только то из материала внешней действительности, что внутренне присуще игре. Сравнивая разные варианты игры в свадьбу, можно вычленить то, что в них повторяется, т.е. выделяется и осознается самими участниками как важнейшие и неотъемлемейшие (в их глазах) признаки свадьбы. Скажем, анализ детских игр показывает, что наиболее часто встречаются такие компоненты, как «свадебный пир», «застолье» (подавляющее большинство известных нам описаний), «сватовство» и/или «венчание», «первая брачная ночь» (более половины вариантов). Все остальные компоненты свадебного обряда возникают в детской игре спонтанно, скорее всего под влиянием свежих впечатлений от недавно увиденного реального свадебного действа. Все выделенные элементы имеют ярко выраженный «переходный», «инициационный» характер.
Приведем несколько вариантов детских ролевых игр «в свадьбу». Вот, скажем, как играли в середине 30-х годов у терских казаков. «Малышня еще мы, хадили в плащадку (т.е. в детский сад. — И.М.). Па 8 и па 9 лет нам было. И на плащадке тоже „невесту“ нарядим… Из платка сделаем фату, здесь саберем аббрачку, как фату (повязывали платок, чтобы сверху он был „аборачками“, а концы свисали вниз с двух сторон. — И.М.)… Тада чем занимацца? Ни игрушек, ничего не было… А мы невесту нарядим. В туалете там жениха запрем — „женихом“ бывает и девчонку наряжають, мальчики стесняюцца играть с девчонками. Он в туалете, атгуда ево выводим, к невесте ведем… Он там живеть, а мы ево аттуда будем вывадить к невесте… „Стол“ там не устраивали, а только невесту привадили. Ды приведем к жениху и тут и укладуем спать. Тут сделаем эти, с дасок чё-нибудь — скамейки паламаюцца, мы эти скамейки наложили, ложим их спать тут. А мы пашли к сватам: „Ну, вы лежите, а мы пашли к сватам!“ Ага, тоже как люди, всё перехватывали. Дети, как же!..» [4]
Это одно из немногих описаний, в котором нет свадебного пира. Вместе с тем акцентирован столь сокровенный и, несомненно, очень привлекательный своей таинственностью эпизод свадьбы, как «первая ночь». Играющие хорошо осознают его важное значение, иначе он не мог бы уцелеть при полной редукции ритуально-обрядовой канвы. Это действительно кульминационный момент не только настоящей свадьбы, но и детской игры. Недаром И.М. Левина в своей статье отмечает возрастающее возбуждение и оживление играющих девочек по мере приближения к этому моменту игры, несущему на себе отпечаток сакральности.
То, что первая брачная ночь в рамках игровой версии свадьбы действительно осознается участниками как важный и торжественный момент, почти ритуальный по своей серьезности (хоть и игра), можно проиллюстрировать забавной сценкой из Сямженского р-на Вологодской обл. Здесь участник игры «в свадьбу» (воспоминание относится к началу 20-х годов, когда рассказчику было 8-10 лет) со смехом рассказал, что когда «парняшка», исполнявшего роль «жениха», повели вместе с «невестой» спать, та неожиданно взбунтовалась из-за того, что у него якобы «грязные подштанники». Незадачливому «жениху» пришлось срочно бежать домой, чтобы привести свою одежду в соответствие с торжественным моментом («побежал к матке штаны менять; прибежал в чистых — пустила»). При этом, по утверждению рассказчика, «спали» раздетыми. «Первую брачную ночь устраивали: парень на девчонку залезет — раздетые… Просто баловались», — добавляет он, снимая «серьезность» ситуации в глазах озадаченных слушателей [5]. Из рассказа ясно, что протест был вызван не столько брезгливостью или «соображениями гигиены», сколько шокирующим несоответствием внешнего вида «новобрачного» значимости данной игровой ситуации.
Упоминания о «первой ночи» в детских играх «в свадьбу» можно найти у многих дореволюционных этнографов. Один из них отмечает, что дети «играют „в молодых“, для чего мальчики и девочки ложатся вместе». Другой уточняет, что «молодых» укладывают «на соломе где-нибудь под сараем, в погребище, в амбаре или сеновале» [6]. Игра, по-видимому, чаще всего не завершалась «первой ночью», а еще и имитировала беременность, роды и семейную жизнь, растягиваясь порой на несколько дней, а то и месяцев. Скажем, в Орловском уезде в конце прошлого века дети 10—12-летнего возраста во время игры «в свадьбу» укладывали «молодых» (девочку и мальчика) в саду под яблоней, накрыв их шубой, а сами прятались неподалеку, за смородинными кустами — «быдто ночь (на)стала». Далее, судя по словам одной из участниц, выполнявшей роль «невесты», изображалась беременность и роды: «Полежали мы с ним, и я забрюхатела», — для чего подружки намотали ей на живот тряпок и т.д. [7]
В Вологодском уезде, судя по материалам Тенишевского архива, дети, занимавшиеся выпасом скота большими разновозрастными компаниями, в игровой форме имитировали жизнь взрослых: устраивали «дома» в виде небольших шалашей с печками из дерна, а ребята постарше (12—14 лет) составляли супружеские пары, изображая «мужа» и «жену», в то время как младшие братья и сестры представляли из себя их детей. Новоявленные супруги ревностно вели все «домашнее хозяйство», вплоть до исполнения супружеских обязанностей. [8] Хотя свадебная церемония в данном описании не упоминается, нетрудно догадаться, что она должна была предшествовать игре «в дом» и «семейные пары» могли, по-видимому, сохраняться в течение нескольких сезонов.
Большинство психологов и этнографов, описывавших детские игры такого рода, обращают особое внимание на их значение в процессе социализации и освоения ребенком половозрастных ролей. [9] Роль игровых форм свадьбы в традиционной культуре становится более ясной при знакомстве с некоторыми подростковыми ее вариантами, у терского казачества практиковавшимися вплоть до 40-х годов. В них гораздо более выпукло проявляется другая важнейшая функция игры «в свадьбу»: при помощи «венчания» и «женитьбы» происходило своеобразное посвящение новичков в круг подростков, допущенных на гуляния и вечеринки. Тем самым, по сути, отмечался этап полового созревания, готовности к браку. Конечно, к 20-м годам нашего века эти смыслы уже во многом были сглажены и забыты.
«Игры были такие вечером. Нарядють невестой и венчають. И „свещенник“ у нас тута, и всё — с мальчишками. [Они] уже паболыпе были, лет па питнадцать, вот такие… Вот я, например, паменыпе была — на нашей улице пастарше все дети были. И от адин мальчишка гаварить: „Давайте мы Марусю нарядими венчать будем, са Степаном он“. Ну а я маленькая, глупая еще. Ну, нарядили мине, нивестой нарядили („невесте“ сооружали „фату“ из тонкого белого платка, собрав его на голове в „грибяшочик“. Грудей жы ни было: дивчатишки из платка груди сделають. Патом он — Ефим Степаныч венчал, он как раз от сасед наш патом был, — и гаварить: „Ну, таперча пацелуйтесь!“ — А я как заривела — и ушла дамой… Игра такая была» [10].
Судя по описаниям других участников, церемония «венчания» совершалась в доме или во дворе одной из девочек с ведома ее родителей. «Священник» («батюшка»), избранный из числа мальчиков (они, как правило, были на 2-3 года старше девочек — лет по пятнадцати-шестнадцати) и наряженный в рясу из старой дедовской черкески, обводил молодоженов вокруг табуретки, после чего заставлял их поцеловаться. Затем начинался свадебный пир: «На стол там хлеба, салонку, соль там — чёо есть там. Пиражки хто принесёть — мать дома пекёть. Хто с калинай, хто с тыквай — на закуску… Вадички нальём — вроде как выпивка у нас (рака или вино ли там)…». Первой ночи при этом не устраивали. [11]
У русских, проживающих на Тереке, летние игры «в свадьбу» тяготели к Троице. Так, в станице Екатериноградской свадьба была наиболее популярной летней забавой маленьких детей до 10—12 лет. Очень часто «в свадьбу» играли на Троицу, когда, по заведенному обычаю, праздник отмечался разными возрастными группами отдельно: детьми, молодежью и взрослыми. Этот обычай позволял детям собираться большими компаниями и предоставлял их самим себе, так как взрослые были заняты «завиванием венков», то есть гулянкой в своих компаниях. Из своей среды' дети выбирали «жениха» и «невесту». Их наряжали соответствующим образом, используя цветы, платки, ленты. Каждый участник прикалывал себе на голову живой цветок, подобно тому как в настоящей свадьбе каждый прикалывал искусственный цветок. К обеду делали «вино» из тутика (шелковицы). Венчать «жениха» и «невесту» везли с пением свадебных песен на арбочке, двухколесной тележке, в которую сами же участники впрягались. «Молодых» привозили в баню, где имитировали церковный обряд «венчания». Разыгрывали и другие фрагменты обряда, заканчивавшиеся в детском исполнении «обедом» и «дарами».
В станице Луковская дети в возрасте 8—10 лет играли «в свадьбу» летом в огороде. Наряжали «невесту», делали ей фату из марли. «Женихом» наряжали тоже девочку. Из дома приносили иконы, которые снимали в святом углу, и благославляли «молодых». После благославления «жениха» и «невесту» усаживали в большие сани, и все остальные «гости», украшенные цветами, впрягшись, катали в них «молодых» под пение свадебных песен. [12]
Куклы для игры в свадьбу
Куклы для игры «в свадьбу». Село Покшеньга Пинежского р-на Архангельской обл. Подарены жительницей села Анной Карповной Щербаковой (1903-1992) фольклорно-этнографической экспедиции творческого объединения «Дом русских традиций» (Москва. Директор — Владимир Николаевич Теплов, эксперт по традиционной культуре — Анна Борисовна Конухова). Фото В.Н. Теплова.
В верхнем ряду — кукла жениха (в красной рубахе) и кукла невесты (в золотой парчевой повязке). В группе кукол — дружки жениха, «подруги-повязочницы», родственники, гости, балалаечник. В центре нижнего ряда — плоская деревянная фигурка «мужичка». Такие фигурки делали на скорую руку, когда возникала необходимость ввести в игру мужской персонаж. Традиционно у детей бытовали в основном женские куклы
По-видимому, существовала устойчивая зависимость инициационно-посвятительной формы свадьбы (в виде детской и подростковой игры) от физиологических признаков полового созревания. Так, Т.А. Бернштам приводит описание игры «в молодых» в Вязниковском уезде, приурочивавшейся к первым регулам. Игра состояла в том, что виновницу торжества («невесту») вместе с одной из старших девушек, исполнявшей роль «жениха», торжественно отводили в овин («половню»), где они должны были «молодиться», то есть провести вместе ночь. [13]
На Русском Севере разнообразные формы «венчания» и «свадьбы» практиковались во время святок. Так, в Псковской губернии в конце прошлого века: «Из среды собравшихся на вечеринку выбирают парня и девушку, которых ставят перед воображаемым аналоем как „жениха“ и „невесту“, надевают им на головы сплетенные, из соломы венки и потом три раза обводят их вокруг ступы или корзины с пением или извращенных церковных песней, поемых при бракосочетании, или какой-либо хороводной песни. Главные же затейщики игры изображают из себя „священника“ и „диакона“ и, наподобие ризы и стихара, надевают на себя женский сарафан, ветхий кафтан, а то и просто рогожу. Какой-либо шустрый мальчишка изображает из себя псаломщика-певца и после обвода парня и девушки вокруг ступы выкрикивает им многие лета. Повенчанных таким образом тут же заставляют поцеловаться, и если девушка отказывается от этого, то ее бьют жгутами. Парень должен заплатить „попам“ за венчание от 10 до 50 коп. Игра продолжается до тех пор, пока соберут достаточно денег или пока не найдется больше охотников принимать участие в ней. На собранные деньги парни устраивают общий кутеж». Автор заметки особо указывает на роль этого действа в формировании аналогичных развлечений у детей: «Эта неприличная игра сопровождается самыми откровенными циническими разговорами и шутками и происходит в присутствии детей-подростков, которые нередко сами, собравшись где-нибудь особо вместе, проделывают в подражание старшим то же самое, включительно до кутежа». [14]
Обращает на себя внимание вождение «новобрачных» вокруг ступы — ср. вождение хоровода вокруг ступы маленькими, 8-9 – летними девочками, желающими научиться прясть, то есть собственно стремящимися перейти в более престижную социовозрастную группу «прях». [15]
Севернорусские варианты высвечивают и еще одну важную ритуально-обрядовую черту святочных вариантов «женитьбы»: очень часто она связывалась с приходом на святочное игрище группы ряженых. Так, в Архангельской области (с. Кулой), по свидетельству СИ. Дмитриевой, девушек «выдавали замуж» за ряженых, пришедших с «лошадью»: «Когда лошадь выйдет, маскированные женятся… Им песни поют; они не открываются — маски не снимут. И ты не знаешь, за кого ты замуж вышла… Иная пять раз за святки женится. Ее опевают. Бывало на Кулогоре, я видела, так очередь выстраивалась тех, кого женят. Поженят — они уедут, следующих…». В Лешуконском районе сохранились уже только воспоминания о том, что в святки в шутку «женились», причем старались сделать это так, чтобы никто не знал, на ком «женится». [16]
В 20-е годы в Кирилловском районе Вологодской области встречалось «венчание» всех присутствующих на игрище девушек с ряженым-«покойником», причем эта сценка вклинивалась в его «отпевание». Один из ряженых, переодетый «попом», надевал на голову девушкам «круглые турышочки», говоря: «Кадило-то новое, почепка-то новая…». После этого следовала сценка «прошчания» с «покойником» (девушек заставляли с ним целоваться). [17] Нередко эта сценка имела ярко выраженный эротический характер, включая в себя такие действия «покойника» и сопровождавшей его свиты ряженых, как укалывание, битье, оплевывание мукой «прощающихся», целование ими половых органов или зада «мертвеца» и т.п., и сопровождалась пляской обнаженного «ожившего мертвеца» с подчеркнуто обозначенными различными предметами гениталиями («колокол меж ног брякат»). [18]
Иногда «женитьбой» могла называться игра типа «обчинива-ния» или «корения», то есть расхваливания или, напротив, осмеивания потенциальных «женихов» и «невест». Эта игра, по-видимому, один из осколков сложной и многоступенчатой церемонии посвящения — «испытания на славутность и честь», которую условно можно соотнести со «сватовством».
В Сямженском районе Вологодской области «обчинивание» проводили ряженые, «старики». Зайдя в избу, «старуха» влезала на печь, а «старик» обходил девушек и подвергал их тщательному досмотру, каждый раз обращаясь к «старухе»: «Как, старуха, годится эта девка в невесты нашему сыну?» — а та отвечала «годится» или «не годится», добавляя при этом разные лестные и ругательные характеристики в адрес «претендентки». [19] Комизм возникавшей при такого рода «женитьбе» ситуации мог, по-видимому, поддерживаться тем, что «старики» нередко приносили с собой «сынишку»: редечного «ребеночка» («Фофанця»), иногда настоящего ребенка лет 7—10, поросенка и т.п., причем заставляли девушек (отобранных «невест»?) возиться с ним или целовать его, что можно сравнить с целованием «покойника». О том, что подобное сравнение не беспочвенно, свидетельствуют факты ношения ряжеными дохлого поросенка, голого мужчины на шесте или в корзине («борова», «свиньи»), а также «украшение» ряженого-«покойника» свиным пятачком. [20]
В Карачевском уезде Орловской губернии на святочных посиделках играли «в женихи»: большую соломенную куклу, изображавшую «жениха», взяв за «руки», вели вдоль сидящих девушек и по очереди сватались к ним. Задача «невест» заключалась в том, чтобы как можно остроумнее «раскарить» жениха: «Не пойду за него — он сопливый, старый, табак нюхает! У него матка злая ведьма!» — и т.п. При этом, как отмечает собиратель, «стараются выставить недостатки действительных женихов и их родни». [21]
Сноп соломы в этой игре появляется, по-видимому, не случайно. С одной стороны, скажем, в Сямженском районе Вологодской области «обчинивание» могли совершать ряженые, приводившие на игрище «сноп соломы», функция которого при игре сводилась к произнесению только одной (но чрезвычайно важной) реплики: «Правда, правда, истинная правда!». [22] С другой стороны, можно вспомнить о ритуальных функциях снопа в рождественском цикле праздников и его связи с почитанием предков (ср. карпатские названия этого снопа «дід», «дідух», обычай сжигания снопа на святки под названием «родителей греть» и т.п.). Показательно, что одной из разновидностей «покойника» был сноп. В этом контексте становится более прозрачной мотивация рождественского обычая совместного кувыркания по соломе («комякания») девушек и парней, чтотакже можно истолковать как символический эротический контакт («женитьбу») всех участников игрища с «предком», воплощенным в снопе. [23]
Необходимо отметить, что «женитьба» в форме «обчинивания» входит в более широкий круг игр под таким названием, построенных на величании и/или припевании друг другу девушек и парней. [24]
С испытанием «славутности», с ее символическим очищением, а также со взаимным «угощением» («одариванием») «новобрачных», их «испытанием» на верность друг другу, входившим в состав игры «в женитьбу», генетически связаны многие забавы и сценки с участием ряженых, которые включали в себя битье, обливание водой или обсыпание сажей, снегом (например, такие сценки, как «мельница», «печение шанег или блинов», «продажа лошадиной или медвежьей шкуры» и др.). Это видно из вариантов «женитьбы», непосредственно включающих в себя подобные забавы. Так, в Ельнинском уезде Смоленской губернии двое ряженых со жгутами («ошметками») в руках с криком: «Жениться хочу! Жениться хочу!» — сгоняли женщин и девушек с лавок и рассаживали там парней, пришедших на игрище вместе с ряжеными. Затем начиналась «женитьба»: «Парни с ошметками подходят к своим товарищам и спрашивают каждого по очереди, на какой из баб или девушек он желает жениться. Получив ответ, они приводят к каждому требу емую девушку или бабу и садят ее с ним рядом на скамейку. Когда каждый из парней получит себе „женку“, то „молодым“ подносят „угощение“. Те же парни с ошметками подходят к молодым и спрашивают, чего они желают. „Каши!“ отвечает, предположим, одна пара „молодых“. „Каши! — восклицают парни с ошметками. — Вот вам каша!“ И молодые получают от каждого по два удара ошметками. Бьют по коленям и при этом как следует, не щадя. Несколько раз подносится „молодым“ угощение, от которого колена так и разгораются. Смех, визг, веселые крики несутся по избе во время подачи этого своеобразного „угощения“. После „угощения“ молодые целуются. Если кто совестится и не хочет целоваться, то пускаются в ход ошметки. После „угощения“ молодым предлагают „красный товар“: муж должен как следует нарядить свою молодую жену. Является продавец товара. Он тоже в вывороченном тулупе, в руках у него сундук, который он ставит на пол посередине избы. Парни с ошметками становятся подле него. „Продавец“ начинает выкликать товар и приглашает покупателей. „Молодые“ подходят и начинают „куплять“ — кто платок, кто ситцу, кто крали и т.д.», причем «товар в виде ударов ошметками так и сыплется на спины покупателей». [25]
В Касимовском р-не Рязанской области еще в ЗО-е годы молодые мужчины и парни, собравшись компаниями человек по десять, наряжались «стариками» («дедами калёными»). «Придя на посиделки, „деды“ пляшут, забавляются с девчонками (эти забавы, по-видимому, мало отличались от тех, которые устраивали „покойник“ и „медведь“. — И.М.). Когда это надоест, „деды“ хватают девиц и выволакивают их на улицу. Поднимается неописуемая свалка, так как изба обычно переполнена кроме участвующих еще наблюдающими (главным образом дети школьного возраста). Вытащив девиц на улицу на снег, „деды“ задирают им подол и натирают снегом между ног (конечно, замечает автор сообщения, никаких панталон шостьинские девочки не носят, а может быть умышленно не надевают их в эти дни)… Девушка, подвергнутая таким манипуляциям, отряхивается от снега, произнеся: Спасибо, дедушка родимый! — и убегает обратно и избу. Натешившись здесь, деды отправляются на следующие посиделки — и так всю ночь». [26]
Подобные манипуляции с девушками или молодоженами были распространены очень широко и совершались обычно в течение святок (особенно на Новый год или в канун Крещения) либо масленицы (обычно в Чистый понедельник), то есть в период наиболее активного бытования игр «в свадьбу» или «в женитьбу». Заметим, что усаживание на снег «без панталон» практиковалось во время регул, а также как магический прием при обучении прядению27. Таким образом, ритуально-посвятительный смысл игровых форм «свадьбы», их приуроченность к «переходным» точкам и в этом случае достаточно очевидны.
Ритуальные обходы дворов, приуроченные к календарным датам, началу или концу работ, сезона посиделок и т.п., вообще очень часто напрямую связываются с символикой «свадьбы» или «женитьбы». Так, во многих регионах России (Костромской, Вологодской, Владимирской, Рязанской, Пензенской, Тульской и др. губерниях) были известны святочные обходы ряженых «свадьбой» («женихом» и «невестой», «барином» и «барыней»).
В Вологодском крае святочные обходы назывались «свадьбой ходить» или «молодыми ходить», причем наиболее полные описания обычая встречаются в Тарногском районе, где, кстати, до последнего времени сохранялся и традиционный свадебный обряд. Формы названий обхода из Верховажья — «со свадьбой ходить», «свадьбу водить». Отметим, что подобные обходы нередко совершались и во время настоящих свадеб, которые по времени проведения тяготели к Рождественским праздникам и святкам.
Основной целью обхода был сбор еды или денег для устройства пирушки, поэтому в «свадьбе» обычно участвовали все, кто пришел в этот день на вечерку, или по крайней мере значительная часть ее участников: «С вецёрок ходили. Мы так это на вецёрках-то вецеруём вецером вмисте-то, да сговоримся, да пошли наредимси тамо, у ково цёво есь» (д. Великая Тарн.). При этом нередко использовали наряды своих подруг, чтобы не сразу быть узнанными при приходе в дом к односельчанам. В д. Ляпинская свадебщики прикрывали лица кружевными полотенцами. «Соберемси — и пошли этим, застольём-то. В хорошу одежу наряжали, весь прибор. Нарядяцця молодые — „жоних“ и „невеста“. Тут „дружка“, тут „божатко“ и „хрёсной“… Наряжухи покрасяцця тожо, побасце штоб быть: брови наведут, шчоки красочкой красют. „Невеста“ во всё хорошое: сарафан, рубаха, лице закрыто шалью шовковой. „Жених“ тожо во всем хорошом: в вышитой рубахе, черном суконном костюме, в сапогах, пояс шовковый на ём» (д. Великая Тарн.). В д. Кузьминская (Тарн.) жених подпоясывался рушником, ему наводили сажей усы и привязывали волосы из кудели. «Басота» невесты подчеркивалась особым нарядом — шелковой шалью, прикрывающей лицо, борушкой, восковыми цветами в волосах, а если лицо было открыто, то своеобразной косметикой: подкрашенными глиной губами, наведенными сажей бровями и мушками на лбу и на щеках.
Состав участников «свадьбы» был очень разнообразным: «Ков-да и одни робята наредяцца да свадьбой пойдут, а ковда и с девками» (д. Великая Тарн.). В других случаях все роли, включая жениха, исполняли девушки (д. Цибунинская Тарн.) или пожилые женщины (дд. Горка, Фоминская Верхов.). Компанию «свадебщиков» (10-15 человек) сопровождала ватага любопытствующих из числа стариков и детишек, пришедших поглазеть на вечерку. [27]
Сам обход проходил следующим образом. Перед процессией нередко шли «сватья» и «дружка» — «пропахивали веницьками дорогу» («нарочно в избу метет» — д. Волоцкая Тот.). Подойдя к дому, кричали: «Свадьба идет!» В доме вели себя по-разному. Чаще всего — «за стол сразу, свадьба пришла раз. Стаём перед столом, нам стол опраствают, место дают… Зайдут за стол, сядут прибором, кругом: „сватья“, рядом „невеста“, „жених“, его „отец“, дальше его родные, напротив — „дружка“» (дд. Волоцкая Тот., Цибунинская, Великая Тарн.). Хозяева несли угощение. Иногда оно было чисто символическим: «За стов посадят, нальют бутывку воды да угошчают — что-нибудь на стов поставят» (д. Малыгин-ская Тарн.), — а иногда и настоящим: «Хозяева нанесут на стол вино, пирогов, супу. „Жениху“ и „невесте“ нальют по рюмоцьке. Они выпьют, поцелуюцця, говорят: „Спасибо!“» (дд. Куревино Тарн., Волоцкая). Вино наливали «божатко» и «дружка». Кричали «горько!» молодым.
В некоторых деревнях свадебляне пели припевки, в основном для любопытствующей публики: «Припоют припевоцьку, дак за припевоцьку денежки давай… На денежки те назавтре вина купим, да лешо испекем чё-нибудь, да вецерок сделаем» (дд. Горка Тарн., Фоминская Верхов.). Припевки пели те же, что на свадьбе: «Каты-покаты», «Веник да голик», «Укатився катышок за овсяну мучку» и др. Те, кого «припели», должны были поцеловаться и дать свадеблянам, которые теребили их, подобно ряженым-«цыганам»: «Плотите денежки! Плотите денежки!» — по 1-2 копейки.
Долго в одном доме обычно не задерживались. В конце обхода во всех деревнях заходили на вечерку, где их встречали особенно весело и где «молодые» обязательно плясали перед всеми «русского». В остальных домах плясали очень редко. [28]
Очевидна цель такого рода обходов: показ достоинств потенциальных женихов и невест, чествование устоявшихся парочек.
Куклы для игры «в семью» (мужской персонаж изображен кукурузным початком). Село Афанасьевка Алексеевскою р-на Белгородской обл. Подарены жителями села семьей Сопелкиных фольклорно-этнографической экспедиции творческого объединения «Дом русских традиций» (Москва).
В этой связи обращает на себя внимание возможная приуроченность обходов «свадьбой» именно к началу («засиживанию») посиделок, совпадающему в календаре с окончанием полевых работ; причем в этом случае становится более понятным обычай собирания денег или продуктов обходчиками: продукты шли на пирушку, посвященную началу сезона посиделок, а деньги — на выкупание («кортомление») избы. Например, в д. Оносово Кирилловского района: «Ковды робята приедут на днёвки, с заговенья начнут беседы делать (в другие деревни ездили). Ковда хлеба (т.е. угощения) нет, товда сделаем «свадьбу». Нарядим девку: цветы восковые на голову, фату из марли (уваль). „Невеста“ плачет по-настоящему:
— Отдадут тода молодёшеньку
За чужово да чужен-чуженца,
Меня на дальнюю да во сторонушку,
Там и избы-то как мекильницы,
Там и бабы-то как медвидицы,
Там и полки-то да высокие,
Все корзиночки глубокие
— Не достанешь до рогушечки,
Не отломишь да налетушечки!
Потом шутовые писни споет. „Дружку“ приведем боевого, повяжем полотенцем, которое „невеста“ вышила. „Женихам“ и „невестам“ тожо, кто побойчее. „Дружка“ выводит их за руки, дорогу виничком разметат. Они садятся в сани — три лошади запряжом — да три раза по деревне проедут. Пока они катаются, собирали „на свадьбу“: стол нанесут (суп, мясо, налетушки, рогушечки), пива наварят… За стол сядут: „Горько!“ — рычат. „Невеста“ с „женихом“ целуецца,а ей деньги дарят, от трех копеек до рубля… Попируем. Что на столе останется — хозяйке». [30] Деньги, собранные во время такой «свадьбы», использовали для выкупания избы под игрища и вечерки.
Приуроченность игровых и шуточных форм свадьбы («женитьбы») к окончанию полевых работ становится особенно примечательной при сравнении с завершающими жатву обычаями (например, «свадьба поля» у удмуртов, или «свадьба земли» у чувашей).
Имитация свадьбы и шуточные соревнования у многих народов Европы часто разыгрывались вокруг первого или последнего снопа, первых или последних колосьев. Остаточные формы этой ритуальной практики еще совсем недавно фиксировались у русских. Скажем, в Лешуконскомр-не Архангельской области обычай класть на суслон последний сноп назывался «посадить князя», причем сделать это имела право жнея, раньше других сжавшая свою полосу. Если это была девушка, то, «сажая князя», она выкрикивала имя жениха, т.е. парня, за которого хотела выйти замуж. Замужняя женщина выкрикивала имя мужа. Там же по первому снопу гадали о женихе: «Смотрят, какой сноп получился: хороший или плохой. Если плохой, говорят: „Худа голова Ерошина (последний сноп назывался „Ерохой“. — И.М.) получилась. Такой и жених будет“». [31]
Ситуация начала и конца жатвы, несомненно, может быть отнесена к числу «переходных». Отсюда и тяготение зажинок и дожинок к игре, и обилие игровых и шуточных форм свадьбы. Не удивительно, что некоторые обрядовые ситуации, возникающие во время жатвы, очень напоминают игры, напрямую связанные с играми «в свадьбу». Скажем, на Псковщине во время дожинок исполняли песню, напоминающую известную игру «в ящера»: «Эта как у талоки… бувала, кашу крадуть. Вот как ужо кончуть жать, тады бяруть ужо кашу, идуть деуки-жнеи кругом, рожь де запахана. Идуть де рожь сжата. И там стыять и песню эту пають… Играють, што: „Хазяин-паночык, купи у нас вяночык“… А тады ужо хазяин выкупаеть». [32] Ср. в игре «в ящера»: «А ящару, паночек, / Отдай же мой веночек!» [33]
В станице Терская еще в начале 30-х годов взрослые станичники, молодежь и даже старики — всей бригадой — «играли свадьбу» в степи во время уборки кукурузы. Девушку наряжали «невестой», а «женихом» — уже женатого молодого мужчину. Из кукурузных отходов, «шелушки», делали венок «невесте» и «цветки» на голову всем «гостям». Бочку воды, доставленную в степь работникам, представляли бочкой вина, которую в процессе игры выпивали до дна. Обед на поле разыгрывали как свадебный пир со всеми его атрибутами, весельем и шутками. «Свадьба» продолжалась весь рабочий день. Возвращаясь вечером в станицу, работники выдавали себя за процессию свадебных ряженых, приставая к встретившимся по пути станичникам и притворяясь пьяными. [34]
В Вожегодском р-не Вологодской области «в свадьбу» нередко играли во время сенокоса. «Молодежь косила осоку. Там были избушки, очаг был — топили. Играли „в молодых“. Портянки на землю клали — „молодых“ на них поставят, потом вокруг очага поведут. Песни поют: „Исайя, ликуй!“ Пели и матюкальные. „Сторож“ уберет подстилку. Потом воды напьемся да плясать пойдем». [35] Несмотря на схематичность описания, видно, что и эта форма шуточной «свадьбы» мало отличается от описанных выше.
Кукольные игры в свадьбу и похороны. Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма
Кукольные игры в свадьбу и похороны
Представление о том, что куклы могли оказывать влияние на всю последующую судьбу своих обладательниц, получившее отражение в образе куклы – волшебной помощницы в народных сказках, находит яркое воплощение в детских играх «в свадьбу» [см.: Морозов 1996а, с. 139–146; Морозов 1995, с. 21–26]. «Играют в „свадьбы“, имитируя отдельные моменты обрядности: венец – банный ковш и проч.» [Виноградов 1999, с. 21]. «Вот нарядют же куклу-то: „Эт невеста, а там вот, – говорит, – тот жених…“» [ЛА МИА, с. Ждамерово Сурского р-на Ульяновской обл.].
Такого рода игры известны многим народам мира [Фрезер 1986, с. 128–129; Гаджиева 1985, с. 286; Булатова 1988, с. 112; Календарные обычаи 1989, с. 179–182; Ботякова 1995, с. 167; Карпов 2001, с. 30; и др.]. И в разных социокультурных средах: «Катя охотница играть в куклы. У нее есть кукла-барышня и есть кукла-девка. У нее есть кукла-жених и есть кукла-невеста, и жених все кормит невесту гостинцами» [НКРЯ: Панаев 1844].
Илл. 110
Иногда для игры изготавливали куколки, изображающие основные свадебные чины – см. илл. 110, куклы для игры «в свадьбу» [ЛА КСВ, фото СВ. Комаровой; см. также цв. вкл. 4, 5]. «Кукал из тряпычкыв делали, играть „в свадьбу“. [Для „невесты“] какую нову тряпачку палуччи – юбку ей, кофту ей, платок абвяжишь. Юбку-ту сбарим, а „мужику“-та [=„жениху“] ни сбарим, ему так, гладка. Ну, биз штанов. Биз штанов. Завирнём гладинька: рубашка ды всё… „Хрёсная“ быват там, „хрёсный“ сам, „хрёсна“ – ну там эти куклы делали. Эта тока када „винчают“. А как же. Песен при этом не пели. „Да куклы-та ани и пают! Так тока хадили, гуляли и всё…“ [ЛА СИС, с. Палатово Инзенского р-на Ульяновской обл.].
Илл. 111
Обычно детьми с большей или меньшей степенью точности разыгрывались различные этапы свадебного обряда – см. илл. 111, катание молодых на масленицу [ЛА МИА, каргопольский музей-студия „Игровой дом“]. „И „невестами“ их нарежали, кукал. Панарядим – у меня „невеста“, а у другой „жених“. Куклу нарядим, фату приделаем. „Жениха“ там паискрасим углём – угаль древесный. Вот мы паизрисуим их и в гости идём, приглашаим – как абычна [делали на свадьбе], так и мы играим. Мы же видим, то и всё перенимаем точно так… Да, хадили эта мы в „дом“, этык и в варота ни пускали. Палачик панаставим – и „варота“: „Ни захади! Атайди!“…“ [ЛА МИА, ст. Галюгаевская Курского р-на Ставропольского края]. „Чай, бывала, кукалки были. Мы и шили йих, и всё сами. Всё вон. У миня была вот этакий яшшик [большой]. Да. И там была и „нивеста“ [примерно 15–20 см], там был и „жиних“. Да. Там и пастель была – всё была. Вот и играли. Нарядишь йих. Так-та ане, в такой день-т ни нарядны, а нарядишь йих. Вот как нивесту делаишь и вон из марли как „увал“, платей сашьёшь ей харошай. Вот и играли этак. ‹…› И „свадьбу“ сделашь, и накрошишь хлеба (там были у нас ищё и чашички и ложички маленьки какея), вот и хлеба накрошут там, ишо чё-нибудь. Вот и, вроде, угашшашь, как паложина на свадьбу“ [ЛА МИА, с. Араповка Сурского р-на Ульяновской обл.].
В Каргопольском районе Архангельской области, по свидетельству Е. И. Мельник, „свадьбы делали. У мамы лоскут – приданого возьмешь. Нарядим ее – как же, невеста! Жениха, парня сделаем… „Давай, – как двое играют, дак, – твою девку возьмем за моего парня!“ Сватались. У одной на окошке куклы, у другой – на другом“; „Я какую-то баночку нашла, наложила лепаков, вот таких лоскутков. Кукле говорю: „Собирай да клади в свой сундучок!“ Вот как раньше приданое было у девки, так и я кукле. Тут сошьешь себе такой матрасик и подушечку. Все-все, одеяльце – это приданое повезем к жениху“ [Мельник 1991, с. 48, № 23, д. Кононово и Лукино].
В Козельском р-не Калужской обл. дети также играли в кукольную свадьбу. „Ой! Женили! Конешно! Кукол из тряпок делали и из глины делали. Ну, конешно, этих больших делали, „ребят“-то, а „девочек“ поменьше. Ага. ‹…› Ну, поставим их – соберёмся, можить, девочки четыре, можить, пять – и вот поставим „мальчика“ и „девочку“ и свадьбу играем: воды нальём, выпиваем!.. Свататься мы не ходили, а вот так делали…“ Вся свадьба состояла из застолья, спать кукол не укладывали. „Нет, нет. Разойдёмсе – и пошли!..“ [ЛА МИА, д. Касьяново].
В Радищевском р-не Ульяновской обл. дети играли „в свадьбу“ с глиняными куколками. „Играли, чай, мы сами играли. Вот глину принесёшь, настряпаешь. Ну, так же вот „жених“, „невеста“ там. А то вот из этово, из глины наляпаешь вот всяких ребятишек: и парнишку, и девчонку. С ножками. Руки, ноги – всё это. И тут вот [=на голове] цвяты наделаешь. И шляпы делали. Их не одевали, потаму что эти шляпки им делали – всё из глины. Да. Всё из глины было… Поиграем, да и бросим, да и дамой. А на второй день придём, опять играем у двора…“ [ЛА МИА, д. Воскресеновка].
Часто в этих ролевых играх куклы применяются факультативно – более обычно исполнение всех ролей реальными участниками [подборки описаний см.: Морозов 1996а, с. 139–146; Морозов 1995, с. 21–26; см. также: Карпов 2001, с. 30]. Приведем здесь несколько характерных описаний, которые позволяют лучше понять, по какому принципу осуществляется замена реальных участников игры антропоморфными предметами. „Играли вот – ‹…› делаем свальбу, кого-нибудь жоним. Вот сходим эдак-то, принесём липы-то, ягод, гороху нарвём – это опеть чёо-нить сварим. „Пирожков“, из земли напеком. Стручёк гороху выжулубим, так редком накладём – это „гороховик“ у нас. Вот. Пиво сделаем, вино. Вино, дак это так вода, чай какой. А пиво – слатенькя водиця. Вот. „Жених“ с „невестой“ садится – вот кто уж побольше, кто с какой знаком. Мальчики и девочки так лет десять там ли девять. Мы таких пару подбираем, чтобы дружили. До поры-то „жонят“ дак. Ну, в школе ещё учились по летам это. „Свататься“ ходили до поры [=сначала]. Да. Жених придёт тамо-ка, ну, возьмёт парня, двух, девчонок двух. Да, там кто ей посватается, кто пошел, припасает на обед. Всем робота… Веньчать-то не веньчали. Так. Придут к нам, мы уж их встретим, так столик изладим, две скамеечки, садимся – всё уж на столах готово. Так вот и сядёт „жених“ к „невесте“ (некак это, не снарежали иё), и всё. Мы подаём. И пиир! „Пирожки“-те можно исть, а „шанежки“-ти из песка-то, нельзя! Ну, морковки нарвём, опеть это, нарежем поясками – раньше голанка была. Всёво нарежем: огурцёв. А интересно! И „Го-орькё!“ было! Бы-ыло „Гоорькё!“ Да: „Горькё!“ – а так, не чёловались. Парень скажет: „Ды я и без чёловков люблю иё, люблю!“… [Спать „молодых“] не ложили, нет. Спать по домам. Да, толькё поиграм. Ну, это когда, дак это травы нарвём да устелём. Да. То посидят, то полёжат, пошопчут чё-небудь. Да… Попируём, все розойдёмся, играем в другую игру какую-нить…“ [ЛА МИА, д. Низкая Грива Павинского р-на Костромской обл.].
Дети принимали участие и в подростковых играх „в свадьбу“ – такие развлечения нередко практиковались у казачества. В этом случае их функции очень близки к функциям кукол в соответствующих кукольных вариантах игры „в свадьбу“. „„Свадьбу“ устраивали… У нас тут одни как устраивали – уже лет, наверно, по 15, по 14 им было. Вроде начали играть у шутки. Ага, у шутки – и пироги пекли сами, и всё – прямо вот как настоящую свадьбу делали. Матери ж нету целый день дома, они целый день хозяйва, целая улица…… И там, видать, и паменьше были, и пабольше – всякие. И „невесту“ убрали, и ишаков подпрягали, и через всю станицу… Делали фату с марли: этак вот напыжуть вот здесь гребешок, здеся, а здесь ещё третий [=сделают надо лбом сборку из ткани в три ряда], да вот эти с иконов цветы павытащуть. Да вотут вота понаденуть ей… Ну и – а ишаки ж раньше вольно ходили, ну и тележка в каво-то была – и они взяли, впоймали ишака, запрегли в тележку, посадили этих „молодых“: „жених“ едить за „невестой“. Падъехали, выкуп начали делать на воротах. А потом заехал, „невесту“ эту взял. Не знаю – вывозил он её, не вывозил. Это я не помню. Ну что у цветах она сидела, что эта приезжал „жених“ [видела]… Наверно, и катали всё же по станице, что люди все узнали. Так её долго-долго „невестой“ звали. Все смеялись долго-долго… И она всё говорила на себе: „Я красивая! Я красивая!“ И вот так ей имя дали: „Невеста“ или „Красивая“… Воды нальють дети, ну, даже в стаканы: „Давай, выпьем там!“ И песни пають. Обязательно, ты што! С самово пупенка зачинали петь! Свадбеные вообще были приняты петь песни…“ [ЛА МИА, ст. Барсуки Невинномысского р-на Краснодарского края]. Добавим, что у казаков женщины хранили свои подвенечные уборы – венки и цветы – в святом углу на „благословенных“ иконах (т. е. тех, которыми их благословляли родители перед венчанием), а свадебные восковые цветы раньше вешали на окнах и занавесочках.
Н. Н. Харузин, описывая народы Крайнего Севера, пишет, что дети играют в те же игры, что и взрослые. Кроме того, у них существуют две подражательные игры. „Одна из них заключается в подражании венчанию: мальчик берет девочку и ходит с ней вместе вокруг стола или вокруг какого-нибудь столба (если игра происходит на воздухе), а остальные стоят по сторонам, причем умеющие петь поют слова: „Положил еси, наложил еси“. Затем кладут на голову крестообразно две палочки вместо венцов, палочки после того как дети обойдут три раза, снимают и невесту закрывают платком. Мальчик уводит девочку куда-нибудь в сторону и целует ее. Затем их подводят к столу и сажают на почетное место, новобрачная сидит все еще покрытая платком, наклонив голову, молодой ее обнимает, посидев немного за столом, либо приступают к венчанию другой пары, либо, естественно, новобрачные ложатся вместе спать. Игра эта играется детьми 5–6 лет преимущественно перед чьей-нибудь свадьбой и всегда тайком от родителей, так как последние запрещают детям эту игру“ [Харузин 1890, с. 339].
Н. Миллер, описывая быт детей на Маркизских островах [Miller, 1928, р. 143], указывает, что как только ребенок становится способным обходиться без чужой помощи, он покидает своих родителей и на избранном по собственному вкусу месте строит себе хижину из веток и листьев. Далее Н. Миллер приводит описание нескольких игр, которые можно причислить к ролевым. Так, иногда шестилетние дети строят домики из палок и играют, как будто занимаясь домашним хозяйством. Очень редко они собираются для полюбовной игры, выбирая пары, строят дома, выплачивая в шутку выкуп за невесту и даже, подражая родителям, ложатся вместе, щека с щекой.
В вариантах, когда игровая „свадьба“ является лишь составной частью игры „в семью“, куклы нередко фигурируют как „дети“ образовавшейся в результате игры „семейной пары“. Так, в Верховажском р-не Вологодской обл. в 1920-е годы семилетние дети играли „„в мужа и жену“. Наделаём кукол: свертим тряпку, платочком подвяжом. „Давай ты будёшь мужом, а я женой!“ Домик (чуланчик) из дощечек дедушко сделаёт. „Пойдёмте к нам!“ – [звали ровесников] в „избу“, взрослых [=старших детей] не было. Из глины пирожки ляпали, шанёжки – песку наботаём, так это налива у нас. Лук рвали да роздирали стебель, потом завивали в середину – „пренички“. Дудку ели, щебель (кислицю) йили. Лук хлёбали, слащину-ту – с криночки-то с молоком устой [=сливки] снимали и с луком и ели… [Потом] кукол укладывали спать в трунину каку, люлькали“ [ЛА МИА, д. Новая].
Иногда кукольные игры „в свадьбу“ по описанию практически не отличаются от игр „в гости“. „„В свадьбу“ играли, пели кто чаво, играли. Ну, просто или подруги, ну, или свою – „жених“, а эта „невеста“, и вот две куклы, и всё. Просто поиграешь, и всё… А как? Вот у неё там маленька эт куколка, моя куколка, и вот так вота: они ко мне, я к ним ходили. Да. Как, вроди, подружки. Чаво раньше было? Ага. И ходили, и гуляли, и бегали. Батюшки!..“ [ЛА СИС, с. Юлово Инзенского р-на Ульяновской обл.].
Встречается мнение, что подобного рода игры – приобретение новейшего времени, следствие „порчи нравов“ и „развращения молодежи“. „Вот ихнее поколение, вот здесь, во дворе [имеются в виду приходящие к информантке заниматься художественной лепкой девочки младших классов] уже более развязное, знаете. Вот их уже интересует половой вопрос, понимаете? Вот. Как-то, если они укладывают куклу спать, то чтоб мальчик с девочкай обязательно лежали. Я говорю: „Любочка, нельзя так! Ну, это же мальчик, а это девочка, что ты“? – „А-а, Софья Константиновна, пусть спят, пусть спят вместе!“ Понимаете?..“ [ЛА МИА, с. Пушкино Добрынинского р-на Воронежской обл.]. Между тем изучение источников показывает, что ролевые и кукольные игры „в свадьбу“ вполне традиционны. В собрании РЭМ находится коллекция кукол для игр „в свадьбу“ и „в сено“ из Архангельской губ. И. И. Баранова и Л. Ф. Голякова, описавшие эту коллекцию, которая поступила в музей в начале 30-х годов прошлого века из фольклорного кабинета Ленинградского отделения Государственной академии искусствоведения, отмечают, что „тряпичные куклы изготовлялись обычно самими детьми при помощи взрослых и нередко передавались от старших к младшим. В коллекции преобладают куклы-женщины и сравнительно мало кукол-мужчин. Куклы-дети – это, в основном, запеленатые „ляльки“, отдельно или на руках у кукол-матерей. Изготовлены эти игрушки в основном из тканей (лоскутов, тряпок), но для их основы использовались и другие материалы: дерево (бруски, ветки, стружка), солома, глина, бумага, перо, папье-маше, пакля, песок“ [Баранова 1991, с. 14].
Как пишет И. М. Левина, игры с куклами „в свадьбу“, „в метище“, „в бесёду“ и „в похороны“ „являются играми типовыми, бытующими в Покшеньге. В них перед нами проходит быт взрослых в своеобразной передаче его детьми. Рассматривая данные игры, мы видим, что дети останавливают своё особенное внимание на моментах, наиболее насыщенных движением и изобразительностью. Так, в ‹…› „свадьбе“ много внимания уделяется передвижениям кукол, поклонам, здорованью за руку, „захватыванию накрест“ во время причитания, шумным катаниям поезда жениха по избе и т. д., – одним словом, всей динамике игры.
[Свадебные] посидки, вероятно, являются одним из наиболее интересных моментов игры: им было уделено больше всего внимания. Они насыщены движением. Здесь много действия, мало лиц, участвующих активно. На мой вопрос, предложенный Але [одной из девочек, от которых И. М. Левина записала игры с куклами – прим. И. М.], на заваленке: „Как происходила свадьба ее куклы Натальи Николаевны?“ – девочка ответила: „Были посидки“ – и начала изображать свадьбу именно с этого момента. С очень большим оживлением происходит и венчание, как центральный момент свадебного обряда, также вполне насыщенный изобразительностью: тысяцкий меняет колечки, брачующимся надевают венцы, они ходят вокруг аналоя, прикладываются к бревнам стены, заменяющим иконы. Кукле-„молодке“ надевают повойник, заплетая косы по-бабьи. Венчанье дается только несколькими штрихами, в его наиболее ярких и динамичных моментах. В „девишнике“ и „приезде жениха“ берутся опять-таки моменты наиболее изобразительные: „приношение приноса“ и „благословление хлебом“. Во время пира у жениха, „княжого стола“, берется только один момент: обряд с кашей, где хозяйка кланяется, угощает каждого в отдельности, где все целуются, смеются, где все полно веселия и шума“ [Левина 1928, с. 225].
В играх подобного рода нередко использовались те же самые куклы, которые выполняли важные функции в традиционном свадебном обряде. Так, в рязанской свадьбе обычным атрибутом свадебного застолья были специальные куколки „жениха“ и „невесты“ („барина“ и „барыни“), которыми, в частности, могли украшать свадебный каравай или пирог-„курник“: „Накануне свадьбы – девишник, и у жениха тоже. Привозят курник к жениху круглый, с двумя куклами наверху…“ [Лебедева 1994, с. 31, с. Засечье Спасского р-на Рязанской обл.].
В играх современных девочек от развернутой, многосоставной церемонии традиционной свадьбы обычно сохраняются лишь отдельные ключевые элементы: сватовство, свадебный пир и первая ночь. „Котик (мягкая игрушка) „любил“ куклу и собирался на ней „жениться“, а ее „мама-чукча“ (тоже кукла) была против. Котик „переспал“ с ней и она согласилась на „свадьбу дочери“ (то есть имитацию полового акта с игрушками)“ [Борисов 2002, с. 142]. В ролевых играх „в свадьбу“ и „в семью“ куклы используются для изображения беременности и родов. „Играя „в семью“, мы часто имитировали роды. Я ложила под платье куклу и ходила так какой-то промежуток времени, затем я начинала кричать якобы от боли. После чего я ложилась на кровать, продолжая кричать, и при этом раздвигала ноги, чтобы „ребенок“ мог „родиться“. А подруга в это время вытаскивала „ребенка““ [Там же, с. 138]. Подобные игры помогают детям эмоционально пережить важные для их личностного становления эпизоды будущей „взрослой жизни“: вступление в брак, беременность, роды, уход за ребенком.
Можно предположить, что игра „в свадьбу“ с куклами имеет магический смысл, вполне осознающийся самими участниками. При этой игре дети не только испытывают себя в роли „молодоженов“, но и фактически используют игру в качестве имитативной магии, стремясь повлиять на последующий ход событий.
Для понимания обрядовых истоков детских игр с куклами не менее важны игры с имитацией похорон. Некоторые их типы имеют прямые аналогии в ритуально-обрядовой практике. К ним, например, относятся игры с захоронением мелких животных. „Это дети, это внуки мои делали. Да. Эту птичку хоронють. Эта вот особо [=указывает на внучку] да Алексеев Серёжка черядили вот [чередить – „проказить, прокудить“ – Даль 1882а, с. 591, курск.]. Вот теперечко тут вот когда собярутся и вот это черядили: на гору пойдут, похоронют там яе и поставют могилочку. Сделают крестик и там всё сделают – похоронили эту птичку. Да. Так вот: „Ты такая птичка! Тебе нужно крестик поставить…“ Могилочку сделают. Это же детство. Детство… [А потом] бросют: сёгодня делают, завтра забыли. Это же дети! Да…“ [ЛА МИА, д. Тигинёво Трубчевского р-на Брянской обл.]. В некоторых случаях животное специально умерщвляли перед игрой. „И „похороны“ делали. Вот там задушим ящерку или чё-то там. Ну, то ящерку, то лягушку. И это-то „похороны“ у нас, хороним. Несём на палочках: носилки сделаем – несём же хоронить!.. Поприделаем и несём, бывало. Это „кладбище“ отдельно сделаем, там хороним, туда всё время. Сколько у нас там играем, и всё мы туда носим хоронить. Крестики ставим – из палочки наделаем крестики. И ящерку там похороним, лягушку… А кто там и приговаривали точно так, [как взрослые]. Это раньше же приговаривали и плакали…“ [ЛА МИА, ст. Галюгаевская Курского р-на Ставропольского края].
У кубанских казаков дети хоронили тряпичных кукол: оплакивали их как настоящих покойников и зарывали в песок. „Вроде где-то кладбище – у песок. Возле каждого двора песок был. Крестики делали из камыша: камыш вот так расколешь, вот так [=поперек] положишь – и в бугорочек… Детей хоронили, детей, не родителей! „И ты, моя доченька, и ты, моя хорошенька!.. – причитывали так. – И зёрнышко, и солнышко…“ – так старики причитывають, и мы же тоже слушаем…“ Затем устраивали поминки, ели „пышечки“ из песка („написаем, возьмём замесим – и пышечки“). В конце игры куклы вырывали („Когда кончится игра, пойдём повытащим…“) [ЛА МИА, ст. Барсуки Невинномысского р-на Краснодарского края].
Иногда игра являетс я прямой имитацией настоящих похорон. „Кукла „умрёт“, хоронить пойдём. Ну, вот там на селе кто умрёт, вот это: „Давайте и мы хоронить!“ Ага. Чаво взрослые, то и мы командуем это дело… Было у нас корыто какое-то, мы в это корыто положим, покроем, всё, плакать начнём. Плачем по-настоящему, как же! Ну, да: „Миленька ты моя, что ты рано как умярла? Молоденька ты, маненька-то какая! Как нам тебя жалко!..““ [ЛА СИС, с. Елховка Сурского р-на Ульяновской обл.]. В некоторых случаях изображались похороны родственников. „Ну, как? Играли вот – в пясок зароют, мати или бабушка там умерла.
Зароешь куклу или какую-нибудь банку – всё это, плачут, как взрослые! Плачут…“ [ЛА СИС, с. Кирзять Сурского р-на Ульяновской обл.].
Как и в других ролевых играх, покойника могли изображать как кукла, так и один из участников. „Играли – эта [=кукла], чай, „умрёт“, бывало, и плачешь около её всё, и схоронишь. На улице если, бывало уйдём в сад (сады были тоже вперёд-то, до войны-то; ещё небольшие-та мы были, у нас сады были), вырыем там могилу, лопухов постелим, положим, зароем. Как взрослые причитаем, как же, да. Это я помню. Это было, было всё… Ну, уж не слязами плакали, а вроде плакать [=изображали плач]… И самих себя хоронили: „Давай, ты умрёшь… – на подругу, да. – Давай, ты умрёшь!“ Положут вот меня ли там, кого ли, покроют, плачут. Да. Поминки делаем! Да. Это игра была… Ну, девочку не зарывали – только как покойник. Как обычно лежат, вот покойник лежит на лавке. И мы эдак в саду. В землю-то не клали: „Давай ложись!“ Вот у нас была соседка: „Тося, давай, ты умрёшь или я?“ – „Ну, давай я, Валь!“ – „Давай ты, ложись“. Положу её, покрою, как обычно руки складываю. Встаю около её, сижу, плачу. Да. Чаво-нибудь бормочу, конечно. Потом: „Давай поминки. Тося, вставай, поминки будем делать“. Тюрю, хлеба накрошим, воды нальём, огурец нарежем. Вот это у нас мурцовка. Давай поминать. Эта было, играли, играли. „В свадьбу“ – нет. А хоронить хоронили. Я, чай, как сейчас помню…“ [ЛА СИС, с. Шеевщина Сурского р-на Ульяновской обл.].
Игровая имитация похорон обычно резко осуждалась взрослыми, так как считалась дурным предзнаменованием (к покойнику в семье, к мору или войне). „Ну, эт хоранить-то мы, конечно, хоронили кукол. Всё из куклов-то, всё делали. И хоронили, и всё делали. И свадьбу, и хоронить – всё, с крестиками. Хоранить пойдёшь. Там воткнёшь крестик какой-нибудь. „Ну, не надо, эт не надо! Эт благо [=плохо] эдак-то, а то упокойник будет!“ – эт говорили…“ [ЛА СИС, с. Палатово Инзенского р-на Ульяновской обл.]. В некоторых случаях во избежание неблагоприятных последствий детям запрещали даже копать ямки перед домом [ЛА СИС, д. Огибалово Вожегодского р-на Вологодской обл.].
* * *
В детских и подростковых играх в свадьбу и похороны мы снова сталкиваемся с реализацией ритуально-обрядовой символики куклы, которая представлена в рассмотренных нами выше версиях календарных и семейных обрядов разных народов. Игровые версии обрядов позволяют ярче высветить персонально-личностное начало манипуляций с куклами поскольку играя с ними в свадьбу или похороны дети выводят наружу, „проговаривают“ многие скрытые культурные смыслы. В частности, идентифицируя себя с участниками свадебного обряда или похорон, дети моделируют возможные сценарии своих собственных жизненных (социовозрастных) трансформаций. При этом, например, даже современными детьми используется уже, казалось бы, давно „устаревшая“ схема „умирающего и воскресающего божества“.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.Читать книгу целиком
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
Кукольная свадьба
В книге И. И. Шангиной «Русские дети и их игры» есть описание варианта детской игры «в свадьбу», широко распространенной среди русских крестьянских девочек. За основу взята кукольная свадьба, в которую играли девочки из села Покшеньга Пинежского уезда Архангельской губернии.
«Русская старинная свадьба, справлявшаяся в селах и деревнях Архангельской губернии еще в первой трети XX века, представляла собой довольно длительный по времени, яркий ритуал, насыщенный песнями, причитаниями, приговорами, заклинаниями, магическими действиями. Она могла длиться от двух до трех недель и включала в себя различного рода обряды, происходившие то в доме жениха, то в доме невесты. Первым из них было «сватовство» – обряд, во время которого шли предварительные переговоры между родителями о возможности брачного союза их детей; вторым – «просватанье», на котором принималось окончательное решение о свадьбе; затем шли «посидки», где невесте в знак прощания с девичеством расплеталась коса; далее – «баня», во время которой проводилось ритуальное очищение невесты перед браком и «смывание девичьей жизни и воли-вольной»; «заручинье» – обряд закрепления родственного союза двух семей угощением ритуальным блюдом – кашей; «девишник» – прощание невесты перед венчанием с подругами; «буженье жениха» – приезд подруг невесты в дом жениха и передавание женихом даров невесте; «приезд жениха за невестой и сборы к венцу»; «отъезд к венцу и венчание»; «княжий стол» – свадебный пир в доме жениха после венчания; утренние обряды второго после венчания дня, когда молодая женщина должна показать себя хорошей хозяйкой, послушной невесткой; «хлебины» – застолье новобрачных и родственников молодого мужа с родителями новобрачной, окончательно скрепляющее союз двух семей. В свадебный обряд 20-х годов XX века включалось также посещение сельского исполкома, где проходила государственная регистрация брака» (И. И. Шангина «Русские дети и их игры»).
По ходу кукольной свадьбы невеста должна несколько раз менять костюм. Описание костюма на каждом этапе свадебного обряда также дано в книге. Именно по этим описаниям я и сделала невест-столбушек в свадебных костюмах.
Сватовство
В ритуале «сватовство» невеста одета в костюм, аналогичный тому костюму, который надевали девушки в воскресные дни: белая или пестрядинная рубаха с длинными, до запястья, рукавами, клетчатый сарафан с пояском. На голове платок, завязанный под подбородком, по спине спускается коса, заплетенная в три плетки, с бантом на конце. На шее одна нитка бус.
Просватанье
В ритуале «просватанье» кукла должна быть одета более нарядно: белая тонкая рубаха с красивой красной вышивкой на рукавах, шелковый сарафан любого цвета, подпоясанный широким красивым поясом. На голове парчовая повязка с бисерной поднизью и двумя широкими, спускающимися до середины лопаток лопастями из плотной декоративной ткани. Шея и грудь украшены несколькими рядами бус.
Посидки
Коса в двенадцать плеток
В обряде «посидки» невеста одета в белую «плакальную» рубаху без всяких украшений, с длинными, до подола, рукавами, сравнительно широкими у плеча и постепенно сужающимися. Сарафан темный или черный, подпоясанный темным поясом. На голове высокий венец с бисерной поднизью на лбу и длинными лопастями сзади. Коса заплетена в двенадцать плеток, с большим количеством лент, веревочек, благодаря чему она выглядит широкой и плоской.
Костюм для девишника
Для обряда «девишник» куклу надо одеть в белую рубаху, темный сарафан, а лицо и верхнюю часть фигуры закрыть темной шалью.
Венчальный наряд
В обрядах «запись в исполкоме», «венчание», «свадебный пир» невеста должна выглядеть красиво: тонкая белая рубаха с пышными, вышитыми на плечах рукавами, красный шелковый ко-соклинный сарафан с красивым поясом, короткая шубка мехом внутрь, крытая шелковой тканью, распущенные по спине волосы, на голове венец, много украшений на шее.
Наряд молодухи
Обряд «утро после свадебного пира», «хлебины», в котором кукла-невеста выступает как кукла-молодуха, предполагает самый лучший из всех кукольных нарядов: очень яркий, из дорогой шелковой или парчовой ткани, дополненный большим количеством украшений на шее и руках. На голову кукле-молодухе надо надеть кокошник-борушку с большим красным шелковым бантом на затылке. Борушка изготавливается из парчи или красной шелковой ткани. Характерной ее особенностью является широкое очелье, украшенное бисером, цветными стеклышками, яркими пуговками, конусообразное возвышение над теменем, заложенное спереди вертикальными валиками. Задняя часть декоририрована золотной вышивкой.
